Отрывки из беседы опубликовал российский независимый канал СМИ «Медуза». Первая часть интервью снималась в октябре, когда сам Д. Леттерман находился в Киеве. Интервью его шоу My Next Guest с В.Зеленским снималось в метро — в самом безопасном месте украинской столицы, как охарактеризовал его Леттерман.
Поэтому беседа прерывалась то звуками проходящих поездов метро, то сиренами воздушной тревоги.
Вторая часть беседы проходила уже дистанционно несколько недель спустя — Зеленский был в Киеве, а Леттерман в Нью-Йорке. «Медуза» публикует отрывки из этого интервью.
О привычке к войне: «Флаг Украины — это два цвета, земли и неба. Это наша земля, это наш хлеб, наше небо. Для меня голубой — это цвет жизни, простора, свободы. Поэтому на этом флаге нет ни самолетов, ни ракет, следов трассирующих пуль. Для меня эти два цвета — цвета страны, в которой я родился, и за которую мы воюем. Слышите сирену? (Раздается звук сирены воздушной тревоги).
К сожалению, война стала для нас привычкой. Я говорю «к сожалению», потому что война не должна входить в привычку.
Но мы настолько привыкли к сиренам, что иногда даже не обращаем на них внимания и не спускаемся в метро, в бомбоубежище, в подвал — неважно куда, главное туда, где безопаснее. Но для меня сирена — это напоминание о том, что война не закончилась. В начале была такая эйфория, когда были освобождены Киев и область, что, мол, война закончилась. Но она не закончилась только потому, что убивают не твоего соседа, твоего близкого или родного, а умирают где-то там наши военные. Это напоминание о том, что где-то там кто-то отдает свою жизнь за твою».
О кремлевской пропаганде — что Украины якобы не существует: «Это чистый нарратив, чтобы оправдать вторжение. Это просто политика действующего президента России, политика его окружения. Они специально развивают этот нарратив и подают его своему обществу.
К сожалению, скажу честно, им это удалось: победить свое общество, промыть им мозги. Им удалось убедить их и запереть в информационном пузыре. Украинцев [для них] не существует, это какая-то мелкая частичка, где-то далеко на окраине: „У украинцев нет ни своего языка, ни наследия, ни истории — ничего. Все, что у них есть, они вырвали у нас после распада Советского Союза. Но вырвались они от нас только временно“.
Примитивно? Но когда все изменится, и мы победим, вы увидите, как быстро они сами это поймут».
О том, меняет ли украинцев война: «Я не уверен, меняет ли нас война. Но понять это мы сможем только после того, как война закончится. Просто она ставит вас в другие условия существования. В этих условиях вы можете либо стать человеком, либо превратиться в животное, террориста, мародера, насильника.
Я это все видел. Мы все видели последствия российской оккупации. Война — это выбор. И это сложный выбор. Тебя ежедневно накрывает ненависть к врагу, который забрал у тебя [прошлую жизнь]. Но эту ненависть приходится подавлять, потому что несмотря на то, что это враг, воевать приходится по правилам.
Оставаться человеком. А я с началом войны начал любить банальные вещи: дети, жизнь, утро».
О том, чем Зеленский занимается каждый день: «Просыпаюсь я обычно в пять — шесть тридцать утра. Если какая-то критическая ситуация, то просыпаюсь от телефонного звонка. Потом у меня военный совет. Хорошо, если успеваю поговорить по телефону с детьми или женой. Только в эти моменты я могу выдохнуть.
Каждый день с утра до ночи я занимаюсь менеджментом войны и государства Украина. Еще люблю поесть».
О жене: «Она выступала в Конгрессе, у нее была очень важная миссия. Был момент, я честно признаюсь, когда мы забеспокоились о снижении уровня поддержки и об информационном вакууме.
И мы поняли, что у нас дефицит средств ПВО. Нам нужно было закрыть небо, и я рассматривал много разных подходов. А она как мать хотела того же, чего хотят другие матери. И мы получили ответ от наших партнеров о том, что нас понимают. И то, что мы будем обсуждать поставки ПВО — именно поэтому ее визит был так важен».
О детях: «Нашим детям ничего не нужно говорить о победе. Поверьте, они о войне знают больше, чем мы. Моему сыну девять лет, он знает названия любого оружия. И узнал он их не от меня.
Они в глубине этой войны. Поэтому, с одной стороны, мне легче, чем другим отцам, потому что я своих детей редко вижу, и когда у меня появляется возможность с ними увидеться, они довольны, что бы я им ни говорил. Иногда мне кажется, что им вообще не важен смысл, для них главное, чтобы я был рядом, чтобы я их обнимал. Путин украл у наших детей детство. Но, с другой стороны, каждый из нас знает, что он должен отдать ради защиты своей страны. Наши дети отдали свое детство».
О юморе: «Юмор — это часть твоего организма, чувство юмора очень важно. Оно важно, чтобы не сойти с ума. Знаете, вот есть драма, есть трагедия, а есть трагикомедия. И все люди — те, кто в окопах, те, кто сейчас проезжал в метро — они все идут на работу, и мы все работаем, чтобы была жизнь.
А к юмору мы обращаемся, чтобы поднять настроение. В Советском Союзе все жили в достаточно непростых условиях, и юмор давал нам вдохновение жить дальше, растить детей. И сейчас тоже в сложные времена люди продолжают шутить.
Могу рассказать вам анекдот.
Встречаются два одесских еврея, один другому говорит:
– Ну что, какая там ситуация, что говорят?
– Говорят, что война.
– Что за война?
– Россия воюет с НАТО
– Ну и как?
– Ну как — россияне потеряли 70 тысяч солдат, расстреляли все ракеты, много техники повреждено и взорвано.
– А что НАТО?
– А НАТО еще не приехало.
О том, верят ли россияне Путину: «Да. К сожалению, приходится констатировать, что ему верит большой процент людей. Они закрыли дверь, закрыли окно и спрятались от войны. Трусость это. Не знаешь, где живешь, не узнаешь реальность. А есть люди, которые просто боятся. Они понимают реальность, но боятся, потому что… потому что боятся.
[Если не станет Путина, то] войны не будет. Авторитарный режим опасен, так как он представляет собой большой риск. Не может все зависеть от одного человека. И если такой человек уходит, институции останавливаются. Такое было во время Советского Союза. Так что, если его не будет, им будет сложно. Им придется заниматься внутренней политикой, а не внешней.
Они будут бороться за демократию. Но только в тот момент, когда пришла полномасштабная изоляция от всего цивилизованного мира, единственный выход из которой — уважение международного права. А это уже демократия.
Признавать суверенитет и территориальную целостность — тут дело не в Украине, а во всех странах. Грузия, Молдова. Они [россияне] наследили везде. Сегодня представителям России во всем мире уже никто не подаст руки, во всех смыслах этого слова. И я не про физическое [рукопожатие], а про серьезные вещи.
Россия не может принимать участия в международных соревнованиях, в чемпионатах мира, в [событиях] в области культуры, в церемониях «Оскара», ни в чем. Это и есть и настоящая изоляция. Мне кажется, это единственная верная реакция международного сообщества. Россия стала символом пустоты, чего-то очень неприятного».
О том, почему Зеленский назвал украинцев самым дорогим, что у них есть: «Я всегда хотел поддержать наш народ. И я четко и трезво понимаю, что каждый человек, который сейчас с оружием в руках воюет с врагом, бежит вперед и думает: «Я не боюсь, и смогу», может испугаться. Потому что он живой человек и ему есть за кого и за что бояться.
И я каждому такому солдату очень хочу сказать, как мы ими гордимся, как мы все от них зависим, как мы их любим. Но ни одна армия не может сделать все — только если мы, гражданские, точно так же будем рисковать своими жизнями.
Вот что я имел в виду в своем обращении к нации. И они меня услышали и объединились. В тот момент люди в деревнях выходили голыми руками танки останавливать — обычные люди, разных профессий, безработные или пенсионеры. И все эти люди тоже были солдатами — ведь они защищали гораздо большее, чем то, что было у них самих, и отдавали за это свою жизнь».
О том, что такое победа: «Сколько это будет продолжаться, никто сказать не может. Я ответственный человек и понимаю, как важно людям услышать, что война заканчивается. Потому что это сейчас главный вопрос, и я с такими вещами не играю. Для нас конец войны — это когда мы отвоюем свою землю в ее границах.
Это не заморозка конфликта, это не значит, что завтра не летают дроны, а где-то там на фронте людей убивают, но это далеко и до нас не доносится. Нет, это неправильно и нечестно. Воюют наши граждане, поэтому война везде, она пришла в каждый дом.
Поэтому война закончится только тогда, когда нашу землю перестанут оккупировать».
О том, устали ли украинцы от войны: «Хотя это трудно, мы восстанавливаемся. У нас открылись так называемые «центры несокрушимости», куда могут обратиться люди, у которых не было дома электричества больше 12 часов. Живем и удивляемся, как похоже на ситуацию сороковых годов прошлого века.
Этого президент Российской Федерации так и не смог просчитать: чем больше по нам бьют — а бьют они по честности и достоинству, бьют несправедливо — тем больше людей хотят все это пройти с достоинством и выйти победителями.
Мы провели опрос, и по нему на сегодня 98% населения нашей страны говорят: пусть без света, пусть без воды, но точно без России. Россия правит голодом, светом и водой. Мне кажется, что если ты не Бог и такое делаешь, то ты кто? Ты варвар. Эти люди в Кремле должны решить, кто они — варвары или просто сумасшедшие. Ни то, ни другое Украине не подходит».
Об угрозе ядерного конфликта: «Мне кажется, это два разных вопроса, которые в итоге приводят к примерно одинаковому результату. Оккупация ими нашей атомной станции — это уже большая угроза. Это уже результат. Другой вопрос — есть ли угроза ядерного удара со стороны Путина.
Я встречался с ним и увидел в нем желание жить. Свою жизнь он очень любит. Он даже сидит в конце этого длинного стола, потому что боится подхватить COVID или еще какую-то инфекцию. Значит, смерти он все-таки боится. Поэтому я не уверен, что он применит ядерное оружие, потому что если он нажмет кнопку, то ответ может прийти от какой угодно страны и прямо по нему».
О будущем: «До нашей победы я точно буду президентом. А дальше не знаю, еще не думал. Очень хочется просто на море. И выпить пива».
