Арунас Сакалаускас — актер и первый муж Ингеборге Дапкунайте в интервью журналу «Караван историй» рассказал о тайных встречах с актрисой, пишет 7 дней.
"Старый паркет в театральной академии всегда натирали воском… Теперь стоит мне зажечь свечу, как знакомый запах ударяет в нос и перед глазами вспыхивает картинка: в конце длинного коридора кучка студентов. И одному неймется — прыгает и прыгает… На стул, на подоконник… Широкая улыбка распускается то там, то здесь… Звонкий смех. Не мальчик, а мячик! Короткая стрижка, вельветовые штанишки трепещут на худеньких ножках, бежевая рубашка… Мальчик не мальчик — а эльф! Я смотрел на это порхание завороженно, как и другие однокурсники… У Ингеборги будто пружина внутри — не может говорить в статичном положении, все время в танце… Кажется, я втюрился даже раньше, чем понял, что передо мной не сказочное существо, а очаровательная девушка. Я безотчетно влюбился в эльфа…
 |
| Ингеборга Дапкунайте |
Я сдерживал свои чувства 2,5 года. Плотину прорвало неожиданно — под воздействием алкоголя. Плетусь по коридору консерватории слегка навеселе, а навстречу идет ее улыбка! Поравнялись, говорю с нежностью: «Ну как моя любовь поживает?» — и отправляюсь дальше, не дожидаясь ответа. А поутру просыпаюсь, сгорая со стыда: «Как показаться в институте? Будет ли она со мной общаться?» На занятия добираюсь, еле волоча ватные ноги. И в том же коридоре — снова Инга! Хватает меня за рукав рубашки, отводит к лавочке: «Садись и держись крепче! Я тебя тоже люблю, придурок! Давно!»
Только я смог сбросить свою тайну, как камень с души, как Ингеборга снова усложнила мою жизнь: «Давай никому не будем о нас рассказывать!» И больше четырех лет мы с ней жили, словно герои шпионского романа.
Мы придумали тайный язык жестов, чтобы незаметно переговариваться при посторонних. Если один болтает лишнее — второй теребит мочку уха. Сомневаешься в словах собеседника — почеши нос. Надо сменить тему разговора — поправляешь волосы…
 |
| Organizatorių nuotr./Ингеборга Дапкунайте |
Ингеборге нравилось прятаться. Она умерла бы от скуки, если бы мы стали одной из слащавых парочек, гуляющих в обнимку. Казалось, что вся эта игра увлекает ее даже больше, чем близкий человек. Будто мы с ней стали героями какойто странной пьесы. Меня не оставляло чувство, что стоит опустить занавес — и наши отношения могут рассыпаться. Постепенно так и происходило: когда мы начали вместе работать в театре, наш роман стало сложнее скрывать…
А пока мы работали вместе, ореол нашей тайны начал постепенно рассеиваться: за спиной перешептывались. В отношениях пропал нерв, оставалась неустроенность в быту. Но главное — Ингеборга строила карьеру, а я топтался на месте. Она постоянно ездила сниматься, возвращалась с массой новых впечатлений — от людей, от съемочного процесса. И я уже толком не мог поддержать разговор о кино. Мы оба ощущали: между нами наметилась трещина.
Кризис отношений совпал с моим уходом в армию. Мне тогда было 24 года, и откосить я мог, только если бы лег в дурдом. Но после этого стал бы невыездным — и прощайте, гастроли! Казарма оказалась тоже своего рода театром, где люди играли в свои мужские игры…
Когда я вернулся, сразу понял: она меня бросит. При встрече Инга вела себя отстраненно: на шею не кинулась. Не стала юлить и быстро приступила к важному разговору, хотя он давался ей тяжело. Но если Ингеборга обрубала связь, то резко и наверняка: «Все прошло…» Я уже тогда понимал, что нашу любовь не склеить. Но мои чувства продолжали жить по инерции, словно поезд, в котором на ходу рванули «стопкран».
Года два провели отдельно, а в один прекрасный вечер после спектакля Ингеборга вдруг говорит: «Пошли ко мне». Даже сейчас не понимаю, зачем тогда снова все затеяли: я сердцем чувствовал, что починить нас с ней не получится. А Ингеборге, видимо, казалось, что в прошлый раз мы так и не перешли на более серьезную ступень. В общем, уже и не помню, как решили пожениться, но точно знаю, что предложение внес не я…
И продержались мы с Ингеборгой в новом статусе всего то года полтора. Жили на съемной квартире в Вильнюсе, пытались играть в семейный быт. Жена во всем любила порядок: разложит все мои вещи, а я ничего не могу найти. Если все разбросаю — получаю нагоняй.
Инга повзрослела, стала более серьезной: если в студенческие годы она была волшебной феей не от мира сего, теперь ее начали волновать все бытовые детали.
 |
| Martyno Siruso nuotr./Арунас Сакалаускас |
Отношения мы выяснять не умели — если чтото не так, начинался театр одного актера. Как-то я задержался допоздна, Ингеборга страшно рассердилась. Захожу: сидит на кухне в трагической позе. Открыта пачка моих сигарет, каждая чуть подпалена и тут же затушена — и все сложены в пепельнице аккуратной горкой. Мол, жена в ожидании мужа сидела и курила, курила, курила…
В этой очередной попытке спасти нашу любовь мы споткнулись о те же грабли.
А потом режиссер Саймон Стоукс пригласил Ингеборгу в Америку — хотел задействовать ее в своем спектакле. И вскоре она позвонила мне оттуда и сообщила, что полюбила другого.
…Сразу после развода мы с Ингеборгой пошли в ресторан, и она сказала: «Да, хорошо мы пожили вместе». А я почемуто вспомнил анекдот, как сидит мужик на трамвайных рельсах с отрезанной ногой и думает: «Ни хрена себе за хлебушком сходил!»
В феврале этого года узнал из новостей, что Ингеборга третий раз вышла замуж. И совсем этому не удивляюсь: очаровательная женщина не останется одна. После разрыва я иногда думал: неужели Инга с той же интонацией говорила другим «люблю»? Неужто дарила кому-то ту же улыбку? Я так и не разгадал ее игру. Теперь могу лишь радоваться, что она со мной случилась".
