Эти вопросы еженедельник «Литовский курьер» задал доктору исторических наук, заведующему отделом истории ХХ века Института истории Литвы Чесловасу Лауринавичюсу.
- Господин Чесловас, давайте начнем с очень сложного, на наш взгляд, вопроса: почему даже во времена холодной войны мало кто пытался переписывать историю в угоду политическим элитам, стоящим у власти?
- Холодная война – идеологическое и стратегическое напряжение между двумя системами, длившееся более пятидесяти лет. Но было развитие. Особенно развивался Запад. В начале и там чувствовалось влияние тоталитарного взгляда: коммунизм – это только зло, капитализм – только добро. Но с середины пятидесятых годов ХХ века, особенно с приходом к власти американского президента Джона Кеннеди, произошли определенные изменения. Начался период резкого отхода от тоталитарного взгляда.
Возникли так называемые ревизионистские движения. Их основной принцип – необходимость исходить из структуры общества и объективных условий его развития. Задачи были просты: понять, как общество появилось, как развивалось, что мешает развиваться по-иному и так далее. Такая установка тут же расширила спектр взглядов, масштаб понимания проблем. Можно сказать, что она способствовала уменьшению противостояния систем.
Была попытка представить коммунизм как объективный и закономерный этап человеческого развития в определенных геополитических условиях.
Появились точки соприкосновения, и даже наметилась возможность возникновения так называемой конвергенции.
Научный взгляд того времени не отрицал ни преступлений фашизма, ни пороков коммунизма, особенно сталинизма. Тем не менее была попытка представить коммунизм как объективный и закономерный этап человеческого развития в определенных геополитических условиях. В 70-80-е годы не только на Западе, но и на огромной территории бывшего Советского Союза прослеживается тенденция объективно понять процессы развития общества.
А сегодня вместо того, чтобы разобраться и понять, преобладает жесткий императив, непонятно откуда появившийся. Согласно сегодняшним теориям – коммунизм является абсолютным злом. И лишь уничтожив его, жизнь будет такой же чудесной, как и до его появления. Получается какой-то логический нонсенс. Как будто коммунизм свалился с Луны, а до этого – все было прекрасно.
Ныне преобладает лозунг: «Восстановим правовые отношения!» А по каким меркам их восстанавливать? Разве в довоенной Литве существовали абсолютные правовые отношения? Я уже не говорю о том, что их можно «восстанавливать» в России или в Китае.
Я предпочитаю принцип развития, учитывая предыдущие ошибки. А под таким лозунгом как «Коммунизм – зло!», на мой взгляд, скрываются политические цели. Такая позиция явно не соответствует задачам истории как науки.
- Получается, взгляды историков резко разделились? Некоторые склонны думать, что коммунизм – это необходимая часть развития общества. Другие же считают, что это была большая ошибка, которую нужно забыть как можно скорее…
- Суть дела в том, что имеется в виду. Одно дело наука, другое – политика. Хотя они сильно переплетены, тем не менее разница существенна. Историческая наука оперирует не только закономерностями, но и случайностями, и даже альтернативами.
Допустим, у власти утвердился бы не Сталин, а Троцкий. Наверняка усилилась бы экспансия на Запад, форсировалась мировая революция и, скорее всего, система развалилась бы гораздо раньше. Сталин же своим жестким террором и порядком укрепил систему в рамках определенной географической плоскости.
В академическом мире раздвоение взглядов имеет право на существование. Но когда интерпретация прошлого подчиняется политическому интересу, и такой подход считается как единственно правильный, а если кто-то думает иначе – то он воспринимается как «не свой, не наш» – то эта тенденция уже даже опасна.
- Откуда в Литве появилось так много историков в кавычках, готовых выдавать за факты любые гипотезы? Кто влияет на наши идеологические ценности?
- Влияет множество факторов.
Определяющей, на мой взгляд, является тенденция, которая выявилась после холодной войны. Конец этой войны стал отождествляться с победой «хорошей» системы против «плохой». В то время как аспект внутреннего развития был отброшен.
Необходимо также выделить уклон на определенную идеологию – либерализм. В наше время это стало настоящим фетишем. Хотя, очевидно, что на практике либерализм служит лишь интересам определенной части общества.
Эта тенденция почувствовалась и в исторической науке. Вдруг стал преобладать ретроспективный взгляд – прошлое рассматривать только с позиций сегодняшнего интереса. Но это уже не совсем история.
- Еще один малоприятный для историков вопрос: периодизация оккупаций. Если с первой советской оккупацией все более-менее ясно, то когда началась вторая? Неужели 9 мая 1945 года?
- Нет, она началась в 1944 году, когда Красная армия возвратилась в Литву. Это, конечно, парадокс, но Литва, на мой взгляд, была и освобождена, и оккупирована одновременно.
Это, конечно, парадокс, но Литва, на мой взгляд, была и освобождена, и оккупирована одновременно.
Если смотреть с точки зрения мировой истории, мы видим, что в 1945 году Литва была избавлена от нацизма. Это бесспорный факт.
Но, с другой стороны – пришел другой порядок, весьма отличающийся своими оценками, методами и целями от привычного понимания жизни в Литве. И началась очень серьезная коллизия между тем порядком, который принесла с собой Красная армия и идентичностью людей, проживающих в этом крае.
Литва была государством с устоявшимися жизненными ценностями и традициями. И тут кто-то начал указывать литовскому народу, по каким законам и как надо жить. Тот факт, что советские власти подавляли нацистские остатки в Литве, не может оправдывать фактически осуществлявшейся агрессии против литовской идентичности.
Вот здесь, несомненно, и присутствует понятие оккупации или насильственного прививания уклада чужого государства.
Но со временем становилось понятно, что и местный уклад жизни, местная специфика и традиции все же имели возможность развиваться. И развивались.
Я, вспоминая свои молодые годы, не могу сказать, что жил в условиях оккупации.
Я, вспоминая свои молодые годы, не могу сказать, что жил в условиях оккупации. Хотя жизнь и не была легкой. Конечно, было более-менее ясное понимание того, что мы оказались в Советском Союзе отнюдь не так, как тогда официально преподносилось. Но вместе с тем присутствовало и понимание – насколько все это было жестко обусловлено. Я рос и жил в Советской Литве со всеми трудностями того времени, но и с определенными достижениями.
А когда наступил этот рубеж переплетения оккупации и имманентного развития, обозначить очень сложно. Как историк сегодня могу утверждать, что ключевые предпосылки для демократического самоопределения Литвы появились лишь после подписанного Общеевропейского Акта в Хельсинки в 1975 году.
Нельзя без внимания оставить тот факт, что советская Конституция предусматривала суверенное развитие республики. Но существовал политический пресс, который просто подавлял самоопределение. Вопросы решались на диктаторской и волюнтаристской основе.
Это был очень сложный период, но, несомненно, это тоже был период развития страны.
- Кстати, почему стало модно говорить «русские оккупанты», когда история требует «советские»?
- Это тенденция с шовинистскими направлениями. Мне это неприемлемо.
Русские были такими же рабами системы, как и литовцы. И то, что сейчас русских называют оккупантами, должно быть воспринято как оскорбление.
- Больной вопрос: если часть современных литовских историков считает себя честными и порядочными исследователями чистой науки, почему, на ваш взгляд, отсутствуют дискуссии о политике правящих элит в довоенной Литве? А исторические исследования подменяются пропагандой: мы жили хорошо, но пришли Советы и все испортили.
- Я бы ситуацию рассматривал несколько по-иному. В первое десятилетие нашей независимости велись весьма жаркие споры. Мы искали ответ – как оценивать наше прошлое, в частности, послевоенный период. Эти споры широко освещались в СМИ. Это был какой-то необычный этап интеллектуального развития. Может быть, даже перелома.
А в последнее время, вы правы – дискуссии уменьшились. Или, по крайней мере, стали менее распространенными.
Историки как бы «разошлись по своим комнатам». В разных комнатах «сожительствуют» ученые с разными точками зрения. Конфликтов между ними не наблюдается, но мнения по основным вопросам очень сильно различаются. То, что можно было выявить в результате дискуссии - уже выявлено. И сейчас многие историки находятся как бы в процессе созерцания. Это нормально.
Но может, этот разброс по разным сторонам касается не столько научных изысканий, сколько оценок. А разные оценки, в свою очередь, связаны с политикой истории. Однако это уже не совсем история.
